Пятро сняск quotзачараваная гаспадаркаquot читать

Dating > Пятро сняск quotзачараваная гаспадаркаquot читать

Download links: → Пятро сняск quotзачараваная гаспадаркаquot читать → Пятро сняск quotзачараваная гаспадаркаquot читать

Яна накінула яму на плечы сваю шарсцяную хустку. Никак не успеть до свитанка, скоро вон зорка утренняя на небо вылезет. Чтобы подготовить документы на команду к соревнованиям в рамках спартакиады школьников г.

Удзень пагода ды цяпло, а ўначы — ці цёплая раса, ці такі ціхенькі цёплы дождж. Как Василя не понять, самому ж за сорок, а все под батькой, да под батькой. Няхай i бачаць нас разам людзі, няхай... Салдаты праляжалi ў зямлi ўвесь гэты дзень i пачатак ночы, а пасля, не чакаючы германцаў, iх пагналi зноў у атаку. Гэта была iдэя таго, што трэба перабыць, перагараваць гэтыя днi i зрабiць сабе тое, за што можна будзе ўхапiцца, калi цяперашняе гора пройдзе. ЛитЛайф не инициирует размещение, не определяет получателя, не утверждает и не проверяет все загружаемые произведения из-за отсутствия технической возможности. Можа, яшчэ прайшло якiх два цi тры днi. Спаць яны клалiся разам, акрываючыся ўдвух адным салдацкiм шынялём. Петр і Андрэй шлях пакажуць да брам У паяднаны надзеяю Храм. Іуда, не раздзяваючыся, лёг на лаву. Зараз ачысцiцца ад вайны тое месца, адкуль ён родам, дзе тыя пяць дзесяцiн яго ўласнай на векi вечныя зямлi. Іліяш зразумеў, што ўсё дарэмна.

Якубу совсем не хотелось шататься по безлюдному, спящему зданию, словно призрак, но и лежать в кровати у него уже просто не было сил. Цяпер ён будзе лепш жыць, палкоўнiк жа яго аддзякуе за тое, што ён выратаваў яго. Салдат шмат чуў гэтага людскога шэпту i шмат бачыў, як каналi людзi з гэтакiм шэптам i енкам.

Maran atha (С. Карнялюк) - намі - Пятро і (Гімн парафіі сьвятых братьев апостолов Пятра і Андрэя текст песни - З намі - Пятро і Андрэй.

Похороны деда Пятро После катастрофы легче жить стало. Свидетели немногочисленные во мнениях однозначны. У нас на селе только двое их и осталось. Баба Маня и дед Пятро. Всего семьдесят годков прошло, но не жили тогда много. Говорят, радиация виновата, что это такое, не знают, правда. Одни сказывают, что так зовут старуху, из-за которой зима пятый год никак не кончится. Другие, что это байки сумасшедших старост Мегаполисных, они из-за мозгов своих, из голов выпирающих, выдумывают слова всякие непонятные. Дед Пятро ругался только, называл всех дураками, розум пропившими, мутантами полоумным. А потом, распетушившись, рассказывал о бэрах каких-то, зильверах, реакторах, взрывах ядреных. Слюною зеленою плевался, и за спину все рукой махал, туда, где трубы Электростанции виднелись. Прикалывались с деда мужики, смеялись. А тот еще раз обзывал всех и уходил в убежище свое. Так дома наши называются. Они под землей, наверху только будки небольшие, на сортир похожие. Срубы деревянные, которые хатами называются, под жилье негодные. Все развалились, прогнили, и крыш у многих нету. И еще на стенах странные дыры прямоугольные. Сквозь них и холод ночной проникает и солнце светит. Это шар большой на небе, появляется не шибко часто, но когда появляется, на улицу не думай выходить. А смотреть вовсе нельзя, тотчас без глаз останешься, а может и еще без кой-чего. К примеру, без волос на голове, без силы мужской, а то и без ног. Шарик намеренно за грехи наши тяжкие на небо повесили. Да и шарик ли? Вон Георгий-дурак, книг перечитавший и от того по фазе сбрендивший, гутарит, что это голова медузы злобной, Жаргоны по фамилии. Смотрит медуза на землю с неба, видит человека и давай его ругать словами матными, проклинать проклятиями страшными, даже в каменюки оборачивать. Чего только дураки не выдумают. Один дед Пятро дураками всех обзывал, а не только Георгия-дурака. Долго мнение свое высказать не хотел, только однажды по пьяне большой у него и выпытали. Чуть не очумели потом, со смеху, конечно. Солнце, утверждал дед, суть огромный шар раскаленный, и находится он от земли нашей в сотнях миллионов кил ометров. А дальше еще смешнее, этот шар оказывается больше Земли нашей. Да-да, аккурат так, с большой буквы, дед Пятро настаивал. А тот опять плеваться. И заявляет мол, если нам еще, что такое Земля рассказывать, то и дня не хватит. А солнце, говорит, несет свет и тепло. Без него вообще жицце невозможно, растения б не росли, а животные, в том числе и люди, от холода б не жили. А штука эта посильнее простого холода, в раз этак десять. Я вот думаю, кто у нас дурак больший - Георгий-дурак, или дед Пятро. Может и его уже пора так назвать - Пятро-дурак? Как живем мы, если зима пятый год на дворе? Да уж лепей, чем летом. Солнце на небе светит реже, и дожди не идут. О, это солнца страшнее будет. Вода с неба льется, да непростая, ее не только пить нельзя. Если на тело попадет, считай, без кожи остался. Спасти еще спасут, если успеют, только все равно придется месяца два ждать, пока новая вырастет. Есть у нас парочка таких в деревне, белые, что молоко. Дожди иногда идут очень долго, даже перыяды бывают. Вот и сидим по убежищам, носа не показываем. Зимой, конечно, тоже не сахар с неба падает, но снег - это вам не вода, отряхнулся, да и дальше иди. Главное не выходить без рукавиц, валенок, шапки и маски. Чтобы снег не попал, куда не надо. На худой конец вместо маски и простая повязка на рожу сойдет. Есть риск, возьмешь и затянешь влагу плохую в убежище, таму в снегопад мы так сама наверх не суемся. Пьем воду хорошую, ее из воды плохой делают устройством специальным, чыпом водным называемым. Добрая анжинерия, без нее все б давно загнулись. Ломается только часто, торгаш, что их из Мегаполиса привозит, гутарит, что вода наша все нормы радиацийные превышает, вот и не выдерживают устройства отечественные. Ну, а импортных никто никогда и не видел. Что еще нужно для жизни? Еду мы добывать умеем. Яблони, что у всех на огородах растут, к новой жизни приспособились. Воду плохую в хорошую переделывают не хуже чыпов водных, может и лучше, не ломаются ведь. Кое-кто пытался даже с них сок сливать и как воду пользовать. Топор раз пять точили, пока сквозь кору пробились до древесины мягкой и сочной. Погибло потом это дерево, вода плохая внутрь попала. На яблонях растут плоды, которые яблоками кличут, крупные, с голову, цветом темно-зеленые да черные, с шипами, ежей напоминающие. Если, конечно, бывают ежи такие маленькие, да еще и одноголовые. Шипы руками не тронь, там вода плохая всегда скапливается, аккуратно серпом срезай и пинай, куда надо. Кожуру с шипами ножом чисть, помой потом только. Внутренности не очень вкусные, зато питательные. Еще мы с них ханку гоним. Круглый год яблоки на деревьях растут. Еще из-под снега грибы пробиваются, мы их подснежниками зовем, вымахивают, что лапти, и еще ножка на метр в сугроб тянется. Долго нужно варить в воде хорошей, только потом есть или для браги приспосабливать. Некоторые еще огурцы в ближайшем лесу собирают, а бывало, с неба нешта жидкое падает, застывает снега поверху. Дед Пятро это манной зовет. На вкус паскудство, таму только шибко голодные перебиваются. Один, самый умный, думал, насобирал ведер с пяток, в убежище отнес, поглядывать начал, когда ж оно бродить начнет, и до кондиции нужной дойдет. А то растаяло в тепле-то, и так запахло отвратно, потом к горемыке неделю не зайти было, да и хозяин сам у соседей ночевал. Я тут гутарю, а мысли все об одном вертятся - где б выпить, да закусить, чем придется. Хотя, можно и без закуси, кали кожны день закусь шукати, не зможаш и пити. У непривыкшего от нашей ханки кишки в узел вяжутся и жопа клеится. А кали каждый день киряешь, вроде и ничога. С поводом, без повода, по всякому, если нет его, выдумаем. Нет, дед Пятро просил нас, с Василем, ни кому ни гугу, даже по литрухе проставил. Но да ладно, что было, то уже давно пропито и манной сверху покрошено. Трубы горели, вспомнить тяжка, сильней, чым зараз. Это вы говорите, к бабе Мане поди, она всегда нальет. Так не просто так и не сию минуту. Папрацуй спачатку, зраби што-небудь, а потым, она и нальет. Вот то-то и оно, что выпить хотелось просто так и сию минуту. Тут Василь и подвернулся. Это сын деда Пятро, хороший мужик, понимающий, сочувствующий, не как батька. Не зразумеешь даже, как у пердуна старого такое чадо выросло, и почему оно не такое старое и пердливое, как родитель. Выручал он меня не раз, и когда трубы горели, и когда живот с голодухи сводило. Правду сказать, это я Василю подвернулся, а не наоборот. Потому как ему мог и другой кто-нибудь, и Яухен-партизан, и Алесь-полковник, и Георгий-дурак. Да, мало ли у нас по селу хотящих, амаль усе, трубы ведь и в Мегаполисе трубы, горят одинаково. Только не пошансавала ни партизану, ни полковнику, ни дураку. Я мимо тына сквалыги старого проходил, будто чуял нешта. Чего я там тягался, от деда Пятро ж ни воднаго разу, ни шклянки, ни граммулинки. А тут Василь из-за тына выглядвае, подминигивае нешта, чаго мигаешь, спрашивается, я ж тебе мо ни баба. А Василь и дальше рожу корчит и рукой машет, ходи сюды мол. Ну, подошел, ноги еще не отвалились, слава богу. Хоть вопрос и лишний, право слово. Ну, найдите мне того, кто откажется. Второй раз ведь не предложат, улетит твоя птушка шчасця - бусел. И будешь последним парнем на деревне - непьющим. И слово-то как противно звучит - непьющий. Ажно у дрожь кидает, как подумаю, что могу стать таким, как дед Пятро - непьющим. Одно конечно, неплохо, у старого пердуна всегда есть чего есть, а другое... Как же он трубы свои тушит, терпит небось, бедолага, мучается, недаром такой старый и пердливый. Так ему, этому жмотяре, и надо. А то и пса своего спустит цепного, Александра Рыгоравича Третьего, тот, даром, что лысый и гутарить не можа. Зато лает как, заливается, а уж кусает, дай бог каждому так кусать. Бункер - это деревня такая, она поболей Старых Закутков, и еще там контора Колхозная, и бункер Председателя. Без повода пить нельзя, ханка в живот пойти - пойдет, да так же и назад выйдет. И на ухо мне шепнул, чтоб ни одна скотина не пачула. Так бы сразу, а то стоим тут, час теряем, могли б давно в анучах быть. В убежище спустились, Василь сразу говна мутанскага в котел подлил, сразу и потеплело и посветлело. Без говна, как без солнца по деда Пятро вариации, оно нам и маму родную заменяет, и папу, и деда с бабкой. Без него и пайки не приготовь, и ханки не выгони, да и от холода в убежище смерзнешь. Говно на то и мутанское, что срут его мутанты, как те, что на Электростанции тусуются. Привозит его торгаш с Мегаполиса, а уж как оно к ним попадает, знать не знаю. Может, там мутантов своих хватает. Ох, и хороша ханка была у деда Пятро! Так это его, гнал сам, разве важную справу такую черт безногий Василю доверит? И дед Пятро пьет, иногда, а больше местным продает и на кирмаш возит. Там, правда, с подполы приходится, втихую то есть, Председатель гоняет за ханку, ой, гоняет. Сам, говорит, гнать - гони, пить - пей, но продавать другим ни-ни, нечего колхозную нарушать... Нечего минаполю колхозную нарушать. Менты, если словят, дубинками по спине бьют, сапогами в боки, в уазик ментовский швыряют, и в каталажку на трое суток свозят. И, конечно, ханку всю забирают. Не со зла это, по Закону полагается. Да-да, и деда Пятро тоже, не посмотрят, что он такой старый, пердливый и безногий. Закон - это вам не субботник всеколхозный, просто так в кустах не отлежишься. А вы думаете, почему у деда Пятро ног нету? Они же, менты, отбили, когда когда-то, еще до взрыва, на самуиле попался. Зараз сивый лис больш разумны, с участковым добазарился, тому по чину можно и Закон нарушить, в том же Законе обговаривается. Уже и первая горло порвала, и вторая волной теплой живот отогрела, и час так быстро побежал, словно от стайки собак лесных спасался. Уже и третья по головушке шарахнула, и четвертая взор затуманила, и... А была ли пятая? Но суть не в том. Засиделись мы с Василем, ой, засиделись. А может, хрычу старому звездануло в башку нешта, и он рано так из Конторы обернулся. Только бачим с Василем, спускается нехта в убежище, протезы ножные мелькают, и задница худющая. Я было подумал с дуру, что это бичара какой местный, по запаху на нашу посиделову вышел. Говорю, с дуру, на селе только у деда Пятро вместо ног протезы. Какого, прабачте, хрена ты сюды суешься? Иди другую халяву шукай. Это я чуть не закричал, даже рот раскрыть успел. Прикиньте, какого деду Пятро в убежище р одным такое учуять. С живого б шкуру снял и на просушку повесил, как с мамонта того. Э, вы не смотрите, что дед Пятро такой старый и тощий, кто вместо длани левой ствол имплантавал, может и кровью харкать, и песком сыпаться. Все ровно супротив лома няма приему, акрамя сорок пятого калибру. Дед Пятро растерялся даже, когда нас убачил. Стоит и зразуметь не можа, мы это, ци галлюцинации. Я сижу с ртом открытым, а Василь сжался весь, в весе будто потерял, в габаритах уменьшился, и глаза в пол. Нашли место, да еще и моим самогоном! С чего бы это, никогда за Василем таких выражений не видел. Или мне по пьяне в глазах мерещиться? Ты смотрю, его уже и пропивать начал. Василь красный такой, словно к мутантам станционным ходил. А дед Пятро бумагу из-за пазухи хвать и на стол бросил. Что там было написано? Эх, дай бог памяти, шчас успомню. Да-да, сейчас двести тридцать третий год со дня, как Колхоз пришел. Дед Пятро про него сказывал. Какие раньше предки нескладухи выписывали. Мы все остальные-то кресты ставим. Как Василя не понять, самому ж за сорок, а все под батькой, да под батькой. И сошел бы совсем, да как хозяйство такое кинешь? Вдруг скопытиться дед Пятро и добро его бичи местные под шумок растащат. Впрочем, Василь уже пятнадцать лет так думает, а хрену старому все нипочем. Живет себе и живет, не мрется ему никак. А пенсия - налог такой специальный, начальством колхозным выдуманный, чтоб стариканов быстрее со свету сжить. После шестидесяти годков каждый платить его обязан, а не заплатишь, приедут менты, долго будут по бокам дубинками стучать, да приговаривать, пожил свое - пожил, дай другим, или грошик заплати на приют сиротский. После такого сам костлявую звать начнешь. Про грошик только в присказке говорится, пенсия высокая очень, и чем старше старик, тем выше. Вон деду Пятро по паспорту 99 лет, уже сто лет, как 99, не умеют компьютеры колхозные работать с числами трехзначными. Не потянуть Василю такого. А если потянет, будет и ханки не попивши и пайки не жравши. Так пусть живет уж тогда батька. Вздыхает дед Пятро тяжко и за стол садится, только протезы звякнули. Виданное ли дело, дед Пятро - непьющий и с нами, пьющими. Це значит, помереть неможущий. Наливает Василь, и нам по пятой заодно. А очи от батьки отвертеть не может, как он бухать будет? Потянул дед Пятро, резво, махом единым. У нас с Василем так глаза на лоб и полезли. Неможно ж так, самуилу во рту подержать надо, поперекатывать с одной щеки в другую, чтоб она попривыкла к теплу. Горько, да, это только вода плохая сладкой бывает, нарочно, чтоб пили и дохли, бы падлы. Я вот кумекаю, выходит, дед Пятро мог потреблять и воду плохую? А на хрена тогда у торгаша чыпы водные покупает? Слово ж выдумал непонятное - водка. Вытянул я губы трубочкой и давай смоктать по капельке, способ собственный, лично измышленный. А Василь по старинке, по щекам перекатывает. Смотрит дед Пятро на нас и чуть смех сдерживает. И тут словно огурец в горле застрял, маринованный да свежесорванный. Поперхнулся дед и на нас, словно рыба-карась вылупился. Как тряханет его, как подбросит, да об пол как шандарахнет, да в животе как что-то бухнет. Ханка добежала, предупреждал ж Василь старого. А тот на полу корчится, кренделя всякие выписывает, то протез за ухо закинет, то руки на спине сцепит, то мосточком выгнется. Потом партизаны словно мост этот подорвали. Опять как бухнет, и как шмякнется дед задницей тощей о пол дощатый. Не мой батька муки терпит, смокчу себе. Эх, хорошо пошла эта пятая, или шестая. Чувствую, голову в боки ведет. Только кричал, что батька никак не помре. А тут, птушка шчастя - бусел, можно сказать, у жопу клюнула. Так ж пашансавала, батька казал, помереть неможущий, а тут - бац! Тот всхлипывал, всхлипывал, а потом и кажа: - Як ж я теперь заплачу пенсию батьковскую? Вось у чым справа, вось где курки свои яйки зарыли. Чуть не заржал Василю в рожу, чуть не ляпнул: как батька платил, так и ты плати. Это кто ж с дедом Пятро сравнится? Кроме бабы Мани и няма на селе никого. Старой умудрялся неяк годы многие платить пенсию повышенную, да еще и себе на жицце оставалось. Что это ему стоило, и ворагу не пожелаешь. Не потянет Василь, ой как не потянет. Кали загадает ему Председатель платить за батьку, а это запросто, пропадет мужик, сгинет в чертогах ментовских, как урка по этапам пойдет. Чешу я репу, люди гутарят, соображает она так лепш. Дурны он, ей богу, дурны. Хоть у Мегаполис, скажешь, что марсиане забрали для опытов, - а что, добрая отмазка, я думаю, у марсиан ж не спытаешь, брали они пердуна старого, деда Пятро, ци не брали. Слыхал про такое, похоронами люди зовут. На м огилках местных, жаль, не атрымается. Их зомбики восставшие контролируют, никого не пускают без бумаги, Председателем заверенной. Но не даром мы столько ханки выпили, варят котелки потихоньку. Еще бы по одной шахнуть, для процессу мысленному. Нет, неможно, после нее резко домой захочется, а тут еще на чарзе справа такая. Решили мы с Василем зарыть деда Петро на полосе мертвой, что тянется между полем и лесом. Я решил, Василь поддакивал больш. Земля там черная, ничего летом не растет, ни палочки, ни травиночки. А у зимку, як зараз, и снег не держится, стороной обходит. Аккурат хрычу старому место, а нам работы меньш, снег не разгребать, землю не греть. Взяли лопаты, ломы и понесли старого, как есть в протезах. Тяжелей, конечно, а как спросит кто, куда ж это дед Пятро без протезов пошел? Он их и когда спит, не снимает. А марсианам без протезов он тем более не надобен. Несем с Василем, пыхтим, что котлы паровые. Тяжело, хоть и мало весит дед Пятро, да тащить с кил ометр, а трактор заводить побоялись. Учует кто-нибудь, вылезет у ночьку с убежища и спытает, куда это мы везти собрались хмыря старого. Считай, все дело и пропало. Потым обавязкова все нашестерит органам компетентным, полиции налоговой. А та шутить не любит, сразу у тебя и сон пропадет, и сила мужская, жратва в горло не полезет, и, страшно, сказать, ханка. Шаманы страшные ворожат в полиции налоговой. Хиляк, этот Василь, а по виду и не скажешь. Впрочем, он ж лопаты и ломы несет, и еще деда Пятро за протезы придерживает. Это я утешаю так. Василь ломы в одну сторону бросил, лопаты в другую, а протезы батьковы в третью, лежит, сопит, прям кит в аквариуме Председательском. Только не дал я ему долго прохлаждаться, быстренько ногами попинал. Вон - небо светлеет, час рассветный над трубами станционными. А там, где боженька не шутит, вдруг солнце вырулит, хоть его с неделю тучи крыли. Чё разлегся, я пытаю? Кто батьку зарывать будет? Аккурат посредине полосы черной рыть начали. И все равно, почему снега там нету? Вокруг сугробы с полметра, це вам конечно не перыяд ледниковы, а тут ни грамулинки, хоть и кружатся в небе ночном мухи белые. Не так много их, не снегопад ведь, разве сунулись бы мы тогда на улицу? Мать их мушиная, да они прям на земле тают, и все водой плохой небось, хорошо хоть валенки у нас с Василем добрыя, с лаптями новыми. Чем далей, тем все горш. Мало того, что лужи, так еще и пар с земли пошел. А пар с какой воды, с плохой, конечно. Мы так с Василем и отпрянули, выскочили из ямы, глядим друг на друга, дышим, что падлы затравленные. Только жить нормально начал, только батьку пахавал, уже и бабу себе шукать можно. А друг тут - бац, и без силы мужской останешься. Немного осталось, с метру. Снег слежавшийся рыть тяжелей, да и земля под ним, что камень. Никак не успеть до свитанка, скоро вон зорка утренняя на небо вылезет. А тут глеба сама просится - выкинь меня наружу. Роем, живо так, только лопаты мелькают, будто на аккорд нас подрядил нехта. И тут - бац! Натурально так - бац! Просто так нес, для весу? Ну, Василь и долбанул в глебу, так, аж загудело все. А из-под земли, будто взорвалось нешта, и фонтаном грязным в небо ударило. Не знаю, как с ямы я выбрался. Лежу в грязи, дышу тяжело, гляжу удивленно, забыл про воду плохую. Чую уж капли в щеки впитываются. Эх, мать её ё, как ж я теперь Марусе своей покажусь такой облезлый. Прогонит метлой с порога, да нового хахаля заведет. И зачем я с Василем этим связался? Где он, не знаю, только фонтан бьет, что гейзер какой, все забрызгивает. Только б на место мужское отличительное не попало, какой я бабе на хрен без его патребен? Оборачиваюсь, скачет Василь в фонтане, что козлик новорожденный, хусткой размахивает. Все, зварьятел, балки потолочные обвалились, крыша сортирная по башке звезданула. Таких органы компетентные сажают в дом белый, и рубашечку одевают, смирительненькую. Вот тут челюсть у меня в грязь и упала. У нас, на селе, фонтан целый, да еще и говняный. Да, как все жить будем припеваючи, в лес по грибы маринованные на мерседесах ездить, на шеститысячных. Только мыслишка одна меня с высот о глебу бряк, да еще и потопталась сверху. Да разве будет так? Как прознает Председатель про халяву эту, в раз фонтан приватизирует, а вы - прабачте, хлопцы, могу говночерпиями нанять за рубь. Эх, сломался плунжерный, придется помповым. И хутчей, хутчей, бистро, бистро, шнеллер, шнеллер пока не бачыла ни одна падла деревенская. До деда ли Петро нам тогда было. Лежит себе в канаве и лежит, что с пердуном-то станется. Други раз за пор не помре. Быстро обернулись, враз посудины всякие в кузов покидали. Эх, жаль якая, что борты мои под говно не приспособлены, дыры в них, выльется все на дорогу. Певень первый закукарекал, спешить надо, шчас деревня вся из убежищ вылезет. Едем по селу, гремим, что самосвал какой, всех будим, самый на ухо тугой только б не проснулся. Прознают, куда мы с Василем торопимся, враз следом кинутся. Да мне не говна жалко, найдется просто чмо какое, настучит Председателю, и все, закроется кирмаш. Уж край села показался, убежища последние, и ни гу-гу. Да, что они там, подохли, аль як? И тут накаркал я, ворона двуглавая. Баба Маня во двор выбралась, идет о клюку опирается, ногами шаркает, карга старая. И мне с кошик притяните, а я уж как-нибудь... Не поверила, карга, упасть и не встать. Обавязкова скараулит на пути обратном. Только мы черпать пачали, только насос помповый к делу приспособили, только в бочечку бражную шланг воткнули. И капли туда не упало, как зажужжит нешта з неба, и в очи светлом слепит. Матухна моя, прабач меня за все, за те словы, што гаманил, што на м огилке твоей ни воднаго разу... Бо смерть мая пришла, что ж шче на небе так светить можа? Отойти от края ямы! Отойти от края ямы! В случае неповиновения - стреляю! А голосочек-то у смерти женский, да ласковый такой. Мать ё, не дурак ли я? Какая смерть, это марсиане на тарелочке своей прилетели. Тоже, видать, на халяву чужую падкие. Эх, какой облом нам. Приземлились марсиане и из тарелки вышли, трое. Такие, как всегда, ничуть не зминившиеся, все белые, словно с металла зробленные, огнетушители некия на спинах, и головы квадратные. А морды так вовсе стеклянные, с-пад них тольки очи зыркают. Двое сразу в яму кинулись - говно черпать или как? Нет, трубы тягают, огнями синими блищут. И фонтан наш так раз, и затих, няма его. Вздохнули мы с Василем только тяжко. А третий марсианин голову снял. Да каска это, с маской совмещенная. Не знал, что бабы такие красивые шче застались, таких я только на картинках старых, доколхозных бачыл. Пошансавала марсианину некаму, ой, пашансавала, такую прыгажость кожное утро торкать. Знаете, что весь город без говна остался? Вот, где этыя гады говно-то берут. Им мутанты прямо с Электростанции сами на блюдце доставляют, жри, что говориться, не буду. Засыпали марсиане ямочку нашу говняную, скважинку нашу нефтяную, клондайк наш золотоносный. Без штанов оставили, ироды! Не верит красавица, смеется с хлопцев сельских. Эх, курва, кабы не ствол твой, в левую длань имплантаваный, повалил бы в грязь, не думая. А эта словно мысль услышала, раз так на меня пушечкой своей. Ну, и отвели ее к канаве, где дед Пятро валялся. Осмотрела его, со всех сторон ощупала. Вот бы меня так, и чаму это пердун старый помер, а не я. Лежит, не ходит, матом не ругается. Можно и раньше, - и чым-то тырк деда Пятро в бок. Глядим с Василем и очам не верим, шевелится ворчун старый, время все это спал словно. Как узнал дед Пятро, что с ним сделать хотели. Как схватил, что под руку подвернулось, а подвернулся насос помповый. Как отходил этим насосом и меня, и Василя, какой там месяц? Два ходили с рожами перекошенными. Да и больше б досталось, не сообрази я вовремя ляпнуть, что всему селу расскажу, как его чуть не закопали. Пошел на мировую дед. Вот и сказ весь. Чему сижу тут, и за ханку байки сказываю? Чему не пошел туда другим разом и говна себе не начерпал? Так ведь, так настучал дед Пятро насосам помповым по дурным голувушкам, память в раз отшиб. Хоть стреляй, не вспомню, где говнопровод этот, где наша клондаюшка. А полосу черную марсиане снегом засыпали ненастоящим, не нашел чтоб никто. Эх, засиделся я с вами, мне уж и дадому пора. Где там мой мерседес шеститысячный, застоялся в гараже небось, шестнадцатицилиндровый? Старые Закутки, 13 травеня 2004г. Субботина Романтическая проза Д. Соул Любовное фэнтези Л. Миленина Любовное фэнтези Э. Грант Современный любовный роман О. Гринберга Любовное фэнтези Я. Ясная Любовное фэнтези М. Ваниль Женский роман Жасмин Романтическая проза С. Волкова Любовное фэнтези В. Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати: А.